Читать онлайн книгу "После конца"

Мисьон, Пасьон, Гравитасьон
Дмитрий Александрович Самойлов


Сборник рассказов об увиденных из космоса событиях, какими они видятся свысока.





Дмитрий Самойлов

Мисьон, Пасьон, Гравитасьон



Звезда



Звезда, воспламеняющая твердь,



Внезапно, на единое мгновенье,



Звезда летит, в свою не веря смерть,



В свое последнее паденье…

И.А. Бунин



Человеку требовалось девять земных дней для перехода на новый уровень. И даже когда его тело наполнялось формальдегидом, а под веки внедрялись колпачки, его сознание продолжало говорить во Вселенной, мчаться на единой с ней скорости, оперировать единой с ней семантикой, излучать единую с ней гармонику. За полученным в игре опытом, стоял мой выбор, подчиненное мною пространство. Конечная иллюзия вкладывалась ультраволной в мягко освещенное приведение собеседника.

Человек наравне с техникой взаимодействовал с планетарным сознанием. Весь предстоящий путь приходил ему голограммой. Втягиваясь в кругообмен энергий, информации, он всё пристальнее всматривался в икону над своей головой. Инерция людских поступков сползала непрозревшей тенью, исполняя житейские автоматизмы в фокусе раскрученной сцены.

Компиляция звездной хостессы была написана брошенным на станции умельцем, коды жаргонного языка описывали насильственные выплески полей, рождая в ней тягу к застрявшему на орбите земному мусору. Над роистым вальсировавшим золото осени валежником поднимался дух ленинградской земли. Теплившиеся над землей кристаллы человеческой памяти сдерживали плазменные потоки свирепого солнца. Вспыхивавшие нейтронные топки звезд переливались голубыми, белыми и золотыми огнями превращая бескрайние белые пустыни в ослепительную Камчатку.

Замедляя вращение звезды, прислушиваясь к текучим звукам космоса, хостесса распознавала музыку в звуках с Земли. Усыпившие звезду нейротрансмитторы впустили в ее личное пространство голосовые колебания высокого восточного юноши, певшего на сцене Дома-корабля. Здесь, в колоссальных выбросах энергии блуждавших зомби-планет рождался звездный дух шамана, его просветление было сопряжено с болью.

Полупрозрачная плазменная туманность двух оболочек дышала туманом красно-желтых дней, исполненным любви характером действий, безудержно распаленными ядрами чувств, которых наполняли жизнью огрубелые листья. Ветер свистел дырками камней, дожидаясь своего шамана.

Хостесса показала кумиру голограмму, все перспективы его опережавшего время автомобиля сходились в одной точке. Она прочла усталость на его лице, просчитала вероятность гибели его звезды, вспышки, способной превзойти светимостью солнце.

Зарделся пламенем льда земной океанариум, испепеленный оптикой просеянного, алмазного неба. Прожженная в ночной колыбели дыра захаркала сгустками звездной протоплазмы. Умершие задолго до своего разрушения питерские дворы-колодцы прочищали опаленные глотки. Их жители не соотносили себя с дурным сном, с горевшими машинами во дворе, с узорами на теле, с размерами квартир, с отдававшей скверными мыслями штукатуркой, с конструкциями разводивших их мостов, с одеждами, определявшими целостность их фигур, с длиной привязавшей их цепи, с очередью на их поедание в чьей-то пищевой цепочке.

Они неотрывно смотрели на приплюснутый остов звезды, меняя проекции жизненных плоскостей, выявляя судорожность проделанных движений, искаженность отраженных суждений, постановочность поставленных целей, значимость нулей и минусовых значений. Вытеснившая туман сна звезда лучиной тлела в открытых переходах домов, в просветах балюстрад, в резервуарах очистки небесных стоков Нивы, готовившихся остудить взвившееся над городом зарево первым искренним снегом.

Осыпанная кристаллами человеческой памяти проседь шамана вилась над шпилями и башнями города. Вихри его горловой чакры боролись с первопричиной зимы. Хорошо настроенный инструмент сливался с дрожавшим хором голосов вышедших на улицы людей, становясь символом их родного уголка, лейтмотивом их дворовой симфонии.



МиамояМиа



Wir f?hlten uns so zueinander hingezogen wie Universen im g?ttlichen Bogen

Wir waren ein Doppelstern und lagen in der Tiefe, andere Demensionen, andere Begriffe

Ich m?chte menschliche Modelle untersuchen und schickte auf die Erde meine Schiffe

Ich formte meine Liebe aus Silikon, Per?cken und nahm das Ziel f?r meine Blitzangriffe

Aber sie wurde ?rztin f?r den jungen Mann und machte auf seiner Haut Schliffe

Ich klopfte wie ein Doppelherz und zog in sich hinein Ungl?ck und Schmerz

So kam ich zum Kollaps und lie? meine Liebe im Asteroidenschauer stehen

Und keine Worte gab’s, sie konnte sich im Himmel strahlend drehen…

Дмитрий Самойлов

Мише казалось, что тепло труб и окоренные кряжи лесной биржи не имели отношения к этому затерянному в тайге месту, а игрушечные составы увозили по изрезанному заливами берегу людей, хранивших память о его гордом одиночестве. Искривленные любопытством ели принимали радиацию, тепло и свет как любовь окружающего мира, бросали фиолетовые шишки в заводи рыбного неба, замыкая циклы своих состояний. Заземленный коньячным дубом мраморный жук спрыснул пряным страхом черно-белые полосы тлеющей ночи и, ощутив себя полностью разумным, открыл во всколыхнувшемся пространстве ошеломляющую тайну своей жизни. Симметричные лепестки эфирной волны обеспечили свободный ход смотрового колеса, напитали органы чувств Миши взбитым белком меренговых куполов озаренного Аврорами неба.

Мальчишка ощутил, как в нем закипела кровь спящих в пруду лягушек, как в его сердечке вспыхнули латерны светлячков, отбиваясь от останков сверхновых, как долгоносики, усачи и короеды пробурили плазменными джетами дыры в его окаменевшей галактике. Бежавший, ползущий со всех сторон невидимый мир делал его живым, борющимся сказочным героем этого леса. Ключи крещеной с ним одним духом воды подняли его над радужным ворсинчатым облаком, заставили услышать утробный гул черной дыры, которая подкрадывалась к людям с обратной стороны солнца.

Вылупившаяся из туманной колыбели межзвездного облака девочка преодолела ослабленное криком гравитационное поле и воссоединилась с родителями, обсуждавшими имена со служащим родильного дома.

– Mia, das ist ein Engelsname. Kurz von Maria, – прошептал Миша с нужной интонацией в ангельскую пустоту.

Два зазубренных шпиля прорезали в простуженной глотке ночного неба окно в «голубой» понедельник. В кирпичной башне детского двора проходил галактический обряд конфирмации. Молодые звезды слушали наставления пастора на мерлонах стены, за которой прорастала звездная туманность сроднившихся Мии и Мишы, и, умирая, он запоминал лучистую теплоту ее кремниевого тела, и, возвращаясь, учился через движение и танец отличать Мию от затмивших ее неоновых компаньонов.

– Ave Maria. Gratia plena. Ave, dominus, tecum. Benedicta tu in mulieribus et benedictus fructus ventris tuae, Jesus. Миша прогнал страх смерти, доверившись покровительственной синеве молодой звезды.

Через нервные волокна света в подземке участница экологического проекта из Зауэрланда ворвалась в накрытое свежим покрывалом ночи безмолвие Ольхона и, дожив до рассвета, пустила по магнитной трубе в полюса плазменные сгустки жарков из купальской мистерии, рождая горы в белых прибрежных песках сжатого до бухты океана. Из рваных клочьев тумана в водной дали поднимались паруса лучших дней ее жизни. Мираж подхватил и понес к материку шагавшие по песку сосны, оборвавшуюся в воду мраморную скалу и державшихся за руку призраков. Желая наполнить свое сердце великой энергией любви, восстановить природный баланс женственности, экоактивистка купалась в чистой воде Байкала в окружении противников размножения спирогиры.

Вернувшийся домой после испытаний «Арктики-М» инженер-космонавт Михаил Зимин встал на почерневший от контакта с человеческой плотью берег Мая, причесал взъерошенную траву, проросшую на месте пепелища и тишина, тёршаяся о неотесанные малые тела в парадах бледноватых сфер, открыла шлюзы вечности. Память его земных начал неслась по кластерам весенней листвы в исход шахматных узоров зари, к ревущим композитным телам, сидевшей на берегу звезды, к которой он летел с космической скоростью долгие годы. Бережно катая Миу в мотоциклетной коляске по гранатовым дюнам, Михаил набрал в грудь такой объем лета, который нельзя было прочувствовать сразу. Он состоял из биения сердец висевшего на соснах зеленого молодняка, из паучков, качавшихся на страховочном тросе над лесистыми кручами, из дымного запаха железнодорожных шпал в дождливые августовские дни, уводившего в большое путешествие.

Зимин послал луч эхолота во вспыхнувшую над островом внешнюю оболочку звезды. Она была загрязненным белым карликом с низкой плотностью, под которым покоился океан. На его поверхности плавали обломки испытанных ею жизненных катаклизмов. Ее сознание было мертво, оно не отвечало на противонаправленные импульсы ближайшего спутника, не сжимало его в тиски протозвёздной туманностью, не поглощало его напыщенное облако своей хищной ненасытностью.

Метеорологический аппарат «Арктика-М» уловил уголком отражателя оранжевые колонии облаков, зеркальные вымыслы морей и выстроил островную гряду Байкала. За пределами озера начинался конгломерат нематериального мира. С кирпичной башенки взлетела ракета, выбрасывая рабочее тело, накрывая маревом буквы на памятной табличке. Здесь жил космонавт, исследователь и романтик Зимин Михаил. На каждом сантиметре своего двора Миша регистрировал триллион сигналов волновых функций. Духовные сущности его одноклассников посылали лучистое тепло, волновой фронт перемещался по центральным проспектам мощных сибирских городов, километровым мостам и сетям железнодорожных полигонов.

Мишины друзья вели общение с духами сибирской Земли вдалеке от дома. Женька делал обход в прорезавшем мыс каменном коридоре, его тело ныло под древними глыбами, пропуская через себя реки световых энергий. Лешка вел состав в двухкилометровом петлевом тоннеле, внутри которого дорога поднималась и разворачивалась на сто восемьдесят градусов, пока не вышла на «Чертов мост». Юрка затесывал бревна будущей часовни, оставляя полосы нетронутой коры для сокодвижения. Природа заряжала его бледной торжественностью рассветов, видами живых планетарных кораблей, застывших на ощетинившихся гребнях изумрудного океана.

Миа поднялась на подъёмнике на Белый Камень. Оттуда Баргузинский хребет и скалы Ольхона казались похожими на Ротхааргебирге и Леннегебирге, а в рыбных и сувенирных лавках текла такая же жизнь, как в ее родной Альтене. Вытянутые между гор улицы, зажатые домами замки, люди, оголявшие свои сердца, вдыхавшие в нее выводившие из равновесия образы. Здесь, на чужой земле Миа поняла смысл наставления пастора: «Еrst Mann und dann Frau». Она наблюдала, как звезды-изгои оставляли глазами поцелуи на губах знакомого ей мужчины, нарушали гравитационный баланс его орбиты, раскрывались и вспыхивали, пытаясь сделать его ядром своего звездного семейства. Многие намертво прибитые звезды ее галактики выбрали всепожирающую пустоту и, несмотря на то, что их мир был переполнен силами, крушившими все на своем пути, им не хватало энергий самой пустоты-живых вихрей, которые, кружась и вихляя, могли провоцировать возбуждение атомов, непредсказуемость и абсолютную готовность попасть под влияние могущественных планетоидов, способных создать вокруг них особое пространство, прослойку, ослаблявшую влияние пустоты.

Байкал возвращал Ангаре и Селенге силу и мощь своего «славного моря», становясь молодым океаном. Они прикрепились ризоидами к лапкам шмелей и, утопая в пыльце желтых маков, провалились в зону отчуждения, где сила пустоты была настолько велика, что материя не облекала в формы свет звезд, не искала смысл в обмене веществом, информацией, энергией, а была готова вернуться к исходному хаосу. За облаком разряженной пыли тлело раскалённое ядро пассивной звезды, баланс ее гравитационных сил был сильно нарушен, и если обычные звезды жили тем, что поглощали рассеянные скопления звезд среднего возраста, то Миа только разрушала приближавшиеся к ней планетоиды.

Они согрелись в фейерверке из тысяч спичечных головок горевшей тайги и слились друг с другом на уровне атомов, притягивая исковерканные энергией взрыва слепые электроны физических тел, образуя полновесные ядра, кричавшие на всю галактику о своем рождении. Перед вспышкой он дал потоку ее белого луча попасть в корпускулы своей памяти и воспроизвести ледяные хризантемы в неспящем таежном ручье, в котором таилась энергия силовых полей его Живы. Его неизрасходованный жизненный потенциал оставался на Земле. Семь его нот объединились в утверждающем аккорде, вибрируя на частоте жизни. Человек не вымер как вид. Сам Бог развивался в нем, пульсируя в мириадах сознаний.



Возвращение



Мое пригретое полуденной явью сознание отшептало на менгирах свое дезертирство, разжалобило полярные маки, сотворило танец скворцов в оконных проемах заброшенной фабрики, выпуская из рваного облака златозубую осень. Возращение – это обратный билет с бронью.

Многие годы я боролся за жизни своих знакомых, участвовал в делах, которые не приносили мне удовольствия, устраивал свалку чувств там, где не следовало сорить. За закрытыми ставнями глаз догорал огонь, я возвращался в холодную усталость, в беспросветное будущее, которое я восстанавливал по отражению памяти. Время, казавшееся в миллиарды раз прочнее стали, проявило чувствительность к нервным волокнам моего детского приемника. Мне удалось уловить нитевидные токи жизней, растраченные на борьбу с холодом в заваленном тоннеле, где я и мой отец провели последние часы своей жизни.

С гладко вылизанных гор стекали глетчеры по впадинам моей памяти, неся с собой грубые тела морены. Развеявшие прах погребальных костров космические течения притягивали потенциал духа, взаимодействие энергий, которые искали выход в замкнутых пространствах земных центров, в фахверковых островах, выполнявших функции богов мелкого ранга. Свет убегавших галактик падал дождем на радужный триплекс гравитационно-волновой лаборатории, в заклятую духами мглу сверхтехнологичной горошины.

Рубиновый лазер прошел через светочувствительные слои – фильтры Стихии Золота, в которых силы животного и человека смешивались с магией божеств, и задержался в вязкой жидкости на орбите духовного мира Вселенной, считывая импульсы замкнутых энергетических потоков внутри родовых фракталов. Эффект присутствия моего отца был воссоздан в сумеречной сфере подпруженной ледниками реки, в отфильтрованном шуме бурунов и игольчатых стражей. Ударная волна сорвала со дна остроугольные глыбы, вскрыла трещины и провалы, и, найдя в моем сердце согретый родительским теплом островок, смыла красками снов поджидавшую меня неизвестность.

Над островными горошинами поднялось гриппозное тепло реакторной зоны. Река, покоренная мной не без помощи папиной спины, уносила на плотах истлевшие исходы чьих-то жизней. С терпевшей бедствие баржи в ядовитое небо сиганул зараженный бешенством пес. Его лапы устали драться за кусок иллюзорного счастья и тянулись за большим братом псом, следившим за групповыми ритуалами созданного им собачьего мира. Я, как и Шкипер, имел мало общего с представителями своей стаи. Кружка термоса выкачивала энергию пространства, восстанавливая равновесие с холодом эвакуационного модуля. Раскаченный маятник родительской судьбы толкал меня на опыты с легковесными конструкциями любви, не позволяя мне обжиться в своей реальности.

Я был магнетаром, на миллионы лет застрявшим в прорехе «растасканной материи», удерживая в просторах «Великого Ничто» газовое облако, ошибочно принятое за планету. Лунная сомнамбула высасывала из бессмертных земных теней квадриллионы чувственных импульсов, делая их ядром придуманной мной планеты. Соединенные между собой ветвистыми ауратрубками синеликие сестры выращивали суккулент в горячих льдах карманной планеты, поочередно целуя его в сияющие губы. Дворовые мальчишки поднимались на океанском горбу над подводными корпусами плавучих островов, и, ощущая тягостное воздействие приливных хвостов, превращались в световые шары, стряхивали на крыши звездную пудру мистических видений.

Нестерпимая синева взорвала тусклый желток моего сознания, корректируя течения вольных ветров, погружая мой неосязаемый мир во тьму и свет, примагничивая сидящие во мне желания. Город предоставил мне доступ к законсервированному хранилищу своих весенних запахов. Гигантский дрон доставил пинг-понговый шар красного солнца и уронил его в южных широтах планеты. Падая в вертикальный ствол шахты, я, как ребенок, следил из иллюминатора за огнями большого города. На дне шахты вырос глаз с тройным веком, его хозяин растягивал меха и направлял гармонизирующие токи в резонаторную камеру баяна. Выступившие на моем безмускульном лице слезы текли по многоголосной, выстроенной одноглазым плазмоидом вертикали эонов космоса.

Капли дождя сливались в тоненькие ручейки и раскручивали ось, создавая плавное разрешение для диссонансов. Поющие кристаллы планет резонировали с потоками Вселенной, с замершим эхом давно ушедших галактик. Надо мной, кружась, оживляла разрядами мертвое тело Марса Венера. Нецелованная луна воссоединилась и рассталась с Юпитером, город задышал свежестью гор, ледников и водопадов. Я решил, что именно так проживу свой последний миг на Земле, встретив в объятиях соседей катастрофу планетарного масштаба.

Пытаясь повилять на реальность, в которой звезды моего семейства были самыми яркими на небосводе, я все больше сливался с «Великим Ничто», возвращаясь в эпоху молодости моих родителей. Я построил магнитосферу молодой планеты из оставленной мне в наследство харизмы отца, голубого огня человеческих потенциалов, циклов магнитных бурь и притяжений, каналов и линий ворот, через которые соединялись судьбы. Я отодвинул запыленную ель, стоявшую в моей детской комнате, и вытянул из щели в стене шелковую нить, связывавшую скопления галактик. Слабой рукой я подхватил высвободившуюся из кокона молодую мать и понес ее по золотым перьям облаков в ночное полушарие планеты. По экрану моего лица бежали натужные слезы первого весеннего дождя, освежавшие капсулы дикорастущей зелени. В отливавшей медью антенн синеве проступали очертания моей души. Она была громоздким, примитивным компьютером, вычислявшим составляющие простых эмоций и накладывавшим их на более сложные. Я застыл в околоплодных водах новорожденного лета, улавливая в воздушном пузыре крики мальчишеского сознания, тиканье мускульного насоса. Я ждал, когда плазмоиды найдут в посеребренной паутине галактического пузыря палаточный лагерь, спящую девочку из моего отряда. Я помнил ее испачканное пастой лицо, оно всегда возбуждало во мне импульсы любви, импульсы действия. Земная сущность входила в состав моих атомов, меня снова и снова тянуло на родную планету.

Всходившее солнце просветило рентгеном мою душу. В зеркалах ее излучателей проплыла Мадагаскарская комета. Красивейшая бабочка Земли поднялась над прекратившими радиомолчание передатчиками антенн, стараясь привлечь к себе внимание. Галактика моего детства отдалялась от меня с такой скоростью, что мне было ее не догнать. Сидя в темноте за высохшей елью, я впервые не боялся одиночества. Любовь, почувствовавшая мое смирение и тоску по ней, потекла по жидкому электролиту моего магистрального кровотока, нарушая работу искусственного разума. Вихрь, который нес меня к ядру тоннеля, напомнил мне снежную бурю, сражение с духами стихий. Сила, посадившая меня на трон вершителя судеб, обратила в прах мое метеорное тело.





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/dmitriy-aleksandrovich-samoylov/mison-pason-gravitason-68627921/chitat-onlayn/) на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



Если текст книги отсутствует, перейдите по ссылке

Возможные причины отсутствия книги:
1. Книга снята с продаж по просьбе правообладателя
2. Книга ещё не поступила в продажу и пока недоступна для чтения